Реальность есть нечто высшее,
Нежели разумность и истина.
Розанов В.В.
Русский философ

То была особа женского пола, юная, и, казалось бы вполне себе обычная и ординарная во всех смыслах. От сверстниц ее отличала лишь некоторая неверность в осанке, да ботинки без каблуков и отсутствие откровенных вырезов на одежде, да длинные мешковатые джинсы, в которых любой другой человек наверное спарился бы в стоящей на улице жаре. Несколько углубляясь в подробности, дабы вы имели об этой героине более мене полное представление, по крайней мере в том, что касается внешности, сообщу также, что кожа ее отличалась необычайной белизной, что было заметно даже под низко нависшей челкой, так скрывавшей лицо из-за опущенной головы, что были видны лишь ресницы на нижнем веке. Внешне, если бы не рост и взгляд, ей нельзя было дать лет и четырнадцати. На деле же ей вот-вот должно было исполниться семнадцать. Походка у нее была немного в развалку, но в ней чувствовалась какая-то своеобразная радость и уверенность, несвойственные так привычным глазами едва держащимся на своих высоких туфлях, «прекрасным» женщинам. Более того, несмотря на то, что и ярко-красная майка, и походка, и поведение в целом девушки не привлекли бы внимания противоположного пола к ней как к объекту вожделения, ее это явно не беспокоило. Не беспокоило слишком реалистично, чтобы быть нормальным, и именно это в Мире заставило насторожиться. Тогда когда вокруг его помощника собралась стайка восторженных девиц, - все же, кто не собрались, явно имели кавалеров, поскольку шли с ними под руку и Нарий не видели, - эта девушка лишь с иронической ухмылкой прошла мимо, удостоив взгляда только самого Мира. На помощника его она и внимания не обратила, будто не замечая ни внушительного роста, ни притягательной внешности. Лишь когда девушка отошла на некоторое расстояние, что, из-за ее походки и неспешности движений, произошло довольно нескоро, мявшийся, боявшийся пропустить нужного ему человека Мир все же решился догнать ее, понадеявшись на Нария.
Как только они оказались в относительном уединении – до них долетали голоса играющих на стадионе детей, но видно детей не было, - она обернулась и молча уставилась снизу вверх на юношу. Он хотел было что-то сказать, но тут же, под пронзительными, светло-серым взглядом забыл, что именно. Впервые в жизни Мир не мог вымолвить и слова, будто зачарованный. Однако, из легкого этого транса вырвал его голос девушки – немного грубый, хрипловатый и негромкий, хоть, и, от природы, достаточно звонкий, как ни парадоксально звучало бы мое описание:
- Чего тебе надобно? – Спросила она на старинный манер с тем неповторимым выражением абсолютного раздражения, что встречается у женщин, обиженных судьбой тем или иным образом. Но обида эта обычно сильна и заслужена, - так когда же такая юная, еще, казалось бы, чистая девушка могла быть столь сильно оскорблена?.. Да и слабо – бесконечно слабо вязалось это раздражение со строгим, серьезным взглядом умных глаз.
Он еще некоторое время помялся и даже, собираясь с мыслями, пригладил волосы на голове, взлохмаченные от налетевшего ветра, и все же ответил, что видит в ней «кое-что, невидимое другим».
Он и правда кое-что видел. Мир, все-таки, не был уроженцем тех земель, в кои пришел в поисках Священного, Избранного. Более того, Мир был магом, - причем магом не только талантливым, но еще и знаменитым. Несмотря на свою юность, он многое уже понимал и в жизни, и в так называемой «работе», и во многом другом, да и был наделен незаурядным умом… Так вот, а видел Мир в этой девушке нечто необычное, то, что увидели бы, наверное, лишь гадалки. Цвет сердца ее – а маги его родины вполне могли видеть, каков цвет сердца, т.е. души, сущности, того или иного человека, - отличался от прочих. Более того, он никогда не видел такого сердца. Описать словами будет, конечно, затруднительно эту причудливую на деле, и простую на словах гамму, но я попробую. Так вот, изнутри это сердце светилось сияющим, несколько перламутровым, нежным блеском, но сверху его будто коркой покрывало иссиня-черное сияние, в котором, словно трещины или вены, просвечивал темно-красный, полосатый, ветвящийся свет. И если трещины такие бывали на многих сердцах, они не имели такого цвета – всегда он не доходил до багрового, оставаясь тускло-розовым, почти сиреневым, и быстро уходил. Свет внутренний также обычно не сиял настолько ярко – лишь у некоторых можно было найти грязно-белый, а большинства преобладали серые оттенки. О «корке» же обычно и речи быть не могло, а у этой девушки она присутствовала. Более того, кроме «цвета сердца» видел Мир еще что-то, но что-то не имеющее даже образа, конкретного вида, что-то, что вдохновляло, вдыхало энтузиазм в видящего, если подумать лучше, прочувствовать. Однако, стоило ему сменить направление взгляда, это угасало. Словно это «что-то» противилось, не желало приносить то, к чему стремится, противостояло собственной сути.
- Парень, это любимые слова бабников и кретинов. – Ухмыльнулась девушка и глубоко вздохнула. – Впрочем, ты не кажешься полным, кретином, а, возможно, и к разряду бабников не относишься. Пойдем-с. – Пожав плечами, она отвернулась, и пошла прочь, поманив рукой и кивнув головой, - к слову говоря, девушка очень активно жестикулировала, будто ей не хватало слов, чтобы выразить мысль, что выдавало в ней неглупую, но таящуюся, неразговорчивую личность, предпочитающую язык жестов. Часто «беспокойных» на руку людей причисляют к глупцам или слабоумным – о, знали бы эти люди, как сильно ошибались они в этом случае!
Через некоторое время дошли они до лавки – самой обыкновенной, что ни на есть, на которую девушка и уселась, если не сказать – увалилась, с тяжелым вздохом, да таким, будто пахала сутки, словно крестьянка во время крепостного права. Она облокотилась на ствол почти впритык стоящего за лавкой дерева и, шумно выдохнув через нос, повторила вопрос о том, чего хочет от нее Мир. Однако, прежде она представилась. Оказалось, что звали ее достаточно необычно для места ее жития – Лиль. Откуда у ней было такое имя неизвестно, Лиль – или же -Ли, как ее называли по ее просьбе, потеряла родителей при достаточно странных обстоятельствах – неизвестных. Совершенно случайно проезжие нашли ее, четырехлетнюю, в автомобиле, без старших, в каких-то тряпках, напоминавших отдаленно детскую ночную рубашку, но грязных, рваных, исцарапанную и тихо плачущую. На ней было лишь серебряное  украшение -  браслет на левой руке, на  котором на табличке было резными буквами, славянского еще алфавита было выгравировано ее имя. Почему-то тогда Ли еще не умела говорить по-русски или же, по крайней мере, не знала языка славянского происхождения – она издавала невнятные для других звуки, только после она научилась речи тех, кто нашел ее. Эти же люди отвезли ее в детский дом, а после удочерили ее. Можно сказать, что Ли невероятно повезло, - ей попались на редкость сердобольные приемные родители, ни в чем ее особо не сдерживавшие и не смущавшие. Она воспитывалась, как их родная дочь и не знала обращений, о которых так часто уповают сказки и рассказы дарований XIX века. Живя в полном спокойствии и обеспечении ни чем она, казалось бы, не выделялась и редко когда принимала участие в общественных действиях. Правда, то было скорее не от природной ее лености или же нежелания – если Ли бралась за дело, то бралась горячо, с энтузиазмом и силой. Эта черта – трудолюбие, неспособность остановиться перед стеной проблемы, раздражала многих окружающих, и, будучи достаточно проницательной личностью, Ли это понимала, и потому мало когда случалось, чтобы она навязывала свою помощь.
- Впрочем, я не удивлюсь, если ты не из этого мира. – Вдруг произнесла она негромко и, прищурившись, опустила кепку сильнее на глаза. – И даже не спрашивай, откуда такие мысли.
Маг даже удивился. Давненько ему не попадались столь сведущие особы.
- Признаться, спрашивать у тебя, откуда, мне самому опасливо. Вдруг ты одна из тех, кто угрожает безопасности нашего мира? – Усмехнулся маг. Но улыбка его тут же пропала. А если он прав? Что тогда?
У всякого мира есть хранители. Невидимые магами, неприметные, они обычно скрываются, живут жизнью простых людей и обличить их нельзя – это кто-то выше, наверное, даже ангелов, воспеваемых во всех частях вселенной. Своеобразные херувимы, охраняющие покой жителей миров от посягательств…
Однако, сомнения напуганного собственной мыслью мага быстро рассеялись, когда Ли громко засмеялась. Шедшая мимо женщина почтенного возраста с фырканьем обернулась на нее, в ответ на что девушка громко с женщиной поздоровалась. Та выпучила глаза, отвернулась, и последовала прочь, а по лицу Ли расплылась довольная ухмылка.
Вдруг –не вдруг, но к лавке, на которой сидели маг и девушка, приблизился кот. Крупный, коричнево- болотной, с темными полосами, расцветки, матерый котяра с тоненьким голоском и морем ласки. Он запрыгнул на колени Ли и подставил мохнатую голову под суховатые пальцы.
Все девушки любят кошек, но далеко не все кошки любят девушек – это почти как закон, действующий с собаками строго наоборот. Мало когда кошка по-настоящему привязана к хозяйке. Еще реже уличный кот станет ласкаться к чёрти кому. Мир это знал – кошачьи водились и на его родине, и магу было ведомо, что кошачьи куда острее прочих животных чувствуют необычный – магический, мистический или просто интеллектуальный уровень человека и потому эта деталь его насторожила. Неспроста этот кот так ласково обращался с девушкой столь грубого кроя.
- Чего? – Не поняла причин внимательного взгляда мага Ли. – Он не заразный, я уверена. А если я не права, то чтоб мне бешенство подхватить. – Оправдалась она, продолжая неизменно ухмыляться и вновь начала гладить кота. Тот с наслаждением мял лапами ноги Ли, впиваясь когтями в джинсы, и терся головой о бледную ладонь.
Они бы долго просидели так – ласковый кот, рассредоточенная Ли и зачарованный Мир, но почти мгновенно после монолога Ли подоспел Нарий. Он, заметив, что она уже знакома с Миром, сразу обратил все свое внимание на Ли, и место у подъезда, где находилась лавка, наполнившееся было восторженными поклонницами, тут же опустело. Молодой человек – а по нему было видно, несмотря на богатырский размах плеч и рост, что это был именно юноша, - облегченно вздохнул и от души поблагодарил Ли.
- Спасла. Только почему они так быстро смылись? Обычно для того, чтобы они поняли, что я не заинтересован в них, нужно минут десять, не меньше.
Ли облизнула пересохшие губы и не менее ехидно, чем прежде, усмехнулась, щуря серые глаза, обрамленные, будто обведенные темными тенями, ресницами – густыми, не очень длинными. В сумраке, создаваемом кепкой и тени подъезда Ли казалась призраком и белая, почти молочная кожа лишь усугубляла это жуткое впечатление.
Кот слез с ее колен и, стоя задними лапами на лавке, облокотился передними на ее плечо и потерся о него ухом с тихим урчаньем. Глядя на кота Ли отвечала:
- Судя по всему, у тебя здесь больше не будет поклонниц.
- Почему же это? – Спрашивал удивленно тот. – Да, к слову говоря, меня звать Нарием.
- Да-да, очень прот… Приятно. Я - Ли… Да потому, - без паузы продолжала девушка, - что любая курица в этом районе прекрасно знает моё отношение к противоположному полу. Теперь ты, Нарий, такой же псих как и я в их глазах.
- Оно к лучшему. –Устало улыбнулся Нарий. Мир выразил желание рассказать Ли о его мире подробнее. Девушка кивнула и принялась слушать.
Но прежде чем поведать то, о чем он рассказывал – это и не так-то важно, о чем, ведь, узнав все, вам станет не так интересно,  - я хотела бы отметить некоторые моменты о внешности и характере Мира.
Мир по себе был достаточно статен и аристократичен, однако, на лице его – не таком уж старом, уже лежали легкие морщины усталости, а под глазами – тени. Уголки губ, глаз, лоб при мимической активности его искажали морщинки. И немного орлиный нос, черные, как смоль, волосы ниже лопаток, глаза непонятного, такого же мрачного, темного цвета, мрачное выражение бровей и лица с ними, - все придавало ему вид старший, чем на деле. Было-то ему всего с два десятка лет, а вид говорил о нем, как о мужчине под добрые три десятка. Но, пожалуй, верно было то, что неспроста такой вид был у мага. Для начала, ведь магия, колдовство, ведьмачество – все отнимает море сил, и сохранить красоту лица при упорных занятиях невозможно. А сколько сил у него в свое время, по юности, отняла некромантия! Можно даже не говорить. Да и бури, переживания, горести юности оставили на его лице свой отпечаток, как и на сердце. И сердце, видать, постарело вместе с лицом. Но, должно заметить, на изящности мага это ничуть не отразилось – внешняя взрослость придала ему только какой-то… Чеширской грации и необычности.
А также, надо сказать, кажется, и Ли замечала это. С первого же взгляда на мага что-то подсказывало проницательной натуре, что это за личность, и почему вид его лица так угрюм и немолод. И с первой же фразы вела она себя с ним не по-хамски, но, чувствуя примерное равенство возраста, более –менее на равных. Даже более того, она не обращалась на «вы», будто бы к старшему, а позволяла Миру привлечь ее внимание.
Рост Мира составлял рост Ли и плюс ровно одна её же голова. То есть гигантом маг не был и даже немного уступал в этом Нарию, но, когда-то начинающий воин, Мир также мог за себя постоять силой не одних лишь заклинаний. Да и пребывание в жестоком нашем с вами, неудачливом для пришельцев мире только закалило его.
И все Ли было понятно, по большей части, с магом, тогда как маг только рассказывая, наблюдая за Ли, более менее начинал понимать эту особу. Понимать даже не как друг понимает друга, но вообще понимать, что она за человек.
Только сердце ее, невидимое ею самой, оставалось для него как на ладони – и сверкающие изнутри, запертые чувства, и черная корка и кровоточащие раны прошлого. Не умел, да и не желал Мир учиться читать чужие воспоминания. А теперь жалел об этом. Ох, как же грызло его в тот момент лютое любопытство!.. Что-то, как казалось ему, гораздо более важное, чем магия или ум было в этой особе. Не личность даже – определенный уникум. И вроде множество феминисток и рокерш на свете живет, и немало и одеваются, и выглядят схоже, а все же, то «пацанки», отринувшие или женское начало или мораль. Здесь же личность имела абсолютно иной – более гармоничный и при этом противоречивый склад. Ангела, воинственного Серафима напоминала она собой. Но ангела мрачного, благородного не в открытости, легкости и светлости, любви ко всему, а тяжести, горечи и ненависти к грязному и мерзкому. И это другое, неправильное, но искреннее служение своей вере, своей чести заставляло даже гордого мага мысленно преклонять колено перед этим сердцем. Перед жемчужиной, укрытой крепким панцирем. 
А между тем Ли внимательно, как книгу читая, также, слушала Мира, и, судя по ее виду, она не видела в его словах и возможности обмана. Нет, не по наивности было в ней это доверие, а от чувства – той интуиции, что просыпается в казалось бы совершенно нечувствительных к касаниям ветров судьбы людях, когда их что-то искренне интересует.
Мир рассказывал Ли и о порядках, заведенных в их мире, и о традициях, и языке. О том, что говорит он на наречии этой земли лишь с помощью пресловутой магии, преобразовывающей звуки, о том, что портал, через который они попали сюда, находится достаточно недалеко, но чтобы открыть его, потребуется Избранный, Священный, за которым они посланы сюда, и о том даже обмолвился, почему вид его так изнурен и мрачен. Обмолвился и про себя удивился – с чего бы это он откровенничает с почти незнакомой особой?.. Но Ли сделала вид, что не слышала даже этого рассказа. Или же не слушала? Мир и рад был, что его не стараются задеть, не пытаются разбередить старую, гноящуюся рану.
Рассказывал он и о том, что даже родовитые женщины живут в мире их на правах почти что рабынь, и он немало удивлен был, попав в земли, где живет Ли и Избранный, увидав столько распущенных, самовольных девушек. Женщины и вовсе глядели бестиями – по одному лишь взгляду на насквозь грязные сердца большей части их было понятно об отсутствии чувств. Даже ненависть и раболепие не касались их, брезгуя – этим женщинам знакомы были лишь отвратительное со стороны мага самолюбие да брезгливость. Нет, уж лучше раболепие, за которым, по крайней мере, может скрываться что-то светлое. Под закоренелым эгоизмом и брезгливостью ничего скрываться не может. Но вскоре, он, конечно, привык к «нашим» порядкам и ему даже понравилось. Никогда не был он тираном, никогда не считал правильной рабскую долю женского пола на родине своей. И здесь, в более свободных, но и распущенных землях, обрел он какое-то подобие покоя совести. Но беспокойство разума хладнокровного – распущенные девушки то и дело настаивали на близости то с Нарием, то и к нему, магу, приставали, и это не раздражало, а, скорее, пугало. Где видано, чтобы женщина – по природе обязанная быть чистым, покорным существом вдруг предлагала подобные вещи?.. Однако, на этом месте Ли, жадно слушавшая Мира, впитывая его говор как губка, мягко перебила мага.
- Но, я полагаю, понятно, что у нас это в порядке вещей. Красота здесь ценится намного более, чем душа. Тех, кто осознает, что есть нечто более важное, чем лицо, чем материя, - самые единицы. И даже я не одна из них. То обычно наученные жизнью, скрытные, умные женщины. – Мрачно отметила Ли и вновь умолкла. А Мир, еще и подогреваемый напоминаниями Нария, рассказал ей и об их природе – очень похожей на здешнюю, но все же, отличной, о религиях, оказавшихся почти копиями, да о том, что мир их куда далее зашел в развитии – в землях, из которых прибыли Мир и Нарий нет ни телефонов, ни телевизоров, ни компьютеров – всем правит либо сила, либо магия. Магия позволяет и общаться на расстоянии, и наблюдать, по возможности, за происходящем, и забавляться.
- Правда, по мне, так все это такие мелочи по сравнению с вашими приборами. Никакая магия не умеет у нас отмерять время – все песочные да солнечные часы! И информацию у нас ничто так не запоминает. Письмо у нас по большей части на свитках – нормальная бумага дорога, а чернила и подавно. Мне это по карману, вполне, но было время – и я жил среди простого народа, каково им… - Примерно так рассказывал Мир. И Ли внимала. На редкость ясно представляла она этот мир – каждую деталь, даже некоторые слова, что говорил ей Мир на тамошнем наречии казались девушке знакомой. А когда речь пошла о храмах, она и вовсе уверилась, что эти места ей будто знакомы. Только вот где и когда она могла их видеть, или же слышать о них? Ни на одной картине, ни в одном городе и книге не видала она такого, и не слышала. Тогда где же?
Ли, по окончанию рассказа Мира, поделилась своим ощущением, и маг, на ее удивление, будто немного усмехнулся.
- Не во сне ли? – И девушка едва не ахнула. И верно. Именно во сне виднелись ей такие места. Места, где, несмотря на всю их жестокость мечтала Ли побывать.
- И то верно. – Мрачная, она кивнула. Маг резко снял кепку с наклоненной головы. Не успевшая отреагировать, Ли замерла с протянутой рукой.
Да только маг был все же выше.
- Ты должна отправиться с нами.
Он улыбался. А Нарий тревожно, как не понимая, ради чего им брать с собою лишний груз, разглядывал девушку, в которой его наставника что-то привлекло… Что же это?
Кот забрался на колени Ли и, мурлыча, стал тереться о костяшки пальцев, сжатых в кулаки.