- «…Там, где ступит он, распускаются огненные цветы и увядают они, стоит лишь пожелать ему. Волосы его – пламя, не адское, но проклятое; глаза его – янтарь и сапфир, блестят золотом, жгут клеймом; тело его – страстный юноша, обитель греха; любовь его – гневная, цветущая тьмою и злостью; ласка его смертельна, болезненна; жизнь его –страдание его и других; судьба его – гибель от ветра холодного, погребение под снегом ласкающим; оковы его – металл мудрости, гибель гордыни; темница его – обитель светлости и доброго нрава, и нет ему выхода из места заточения, покуда дух его не способен осознать глупость свою…» - Прочел демон и закрыл небольшую, потрепанную, толстую книжку с неразборчивым хаосом символов на обложке. Мелкие, случайным, видимо, образом нарисованные, они составляли причудливый узор, отдаленно напоминающий пентаграмму. Впрочем, и узор этот был словно перерезан чьим-то острым когтем.
Галиро’Аэ молча ухмыльнулся, не комментируя даже написанного о нем, и несколько посерел. Почти незаметно со стороны. Но  самого себя он ясно видел … Угнетенным. Почему, спросите вы? А я вам кое-что расскажу о нем… Галиро’Аэ, по сути, настоящим демоном никогда не был – родился он человеком, хоть и в другом мире, и человеком собирался умереть, но так уж вышло, что в дар от кое-кого получил он половину бессмертия и был послан на поиски нового Сердца Мира. Однако бессмертие исказило лик его, - полученное от ангельской девы, оно обратилось против него, сделало ему клыки как у зверя и глаза, полные злобы, наполнило сердце и жилы тьмою, более темною чем у всякого демона… И каждый раз, вспоминая деву эту и жизнь свою прошлую, живую, полную смыслом, до сей поры не забытую, Галиро’Аэ пускался в воспоминания, исполненные печали. И злоба угасла бы сама собою, не пойми его превратно в свое время эльфы… Плен подогрел гнев Ищущего и требовал выхода, мести самолюбивым созданиям!..
- Г-господин… - Прозвучал вдруг робкий голос. В комнату вошла невысокая рыжая девушка. Она держалась все ближе к двери, не беспричинно опасаясь названного собственным повелителем, но, - это было немного заметно – определенной частью сущности своей стремясь к нему.
И Галиро’Аэ, чья сущность и нынешняя душа родились именно из таких тонких, почти незримых движений человеческого характера, видел это ясно как никто другой.
Он молча поманил девушку. Вы вполне могли догадаться, кто мог это быть. Никто иной, как Ная. Рыжие ее волосы чудеснейшим образом все также обрамляли бледное веснушчатое ее лицо, а глаза-изумруды смотрели и ныне – нагло и жадно, однако, как ни странно,  в лучших из возможных смыслов этих признаков.
Ная и Галиро’Аэ узнали друг о друге незадолго после его – демона- освобождения. В тот день Ная приехала в город, по определенным делам, и, имея необходимость посетить замок, с удивлением обнаружила там незнакомое лицо. Демон же, явно понимая ее более чем полностью, предложил ей свою помощь и поддержку взамен на ее мелкие услуги. И, конечно же, просьбу поселиться в замке, дабы быть под рукой у него. Нужно сказать, Нае отдаленность от брата мало нравилась, но его же отдаленность от Утшхэ, - этой наглой седой эльфийки была достойной платой.
- Приготовления к ритуалу завершены. – Удивительно тихо прозвучал голос девушки. Галиро’Аэ прекрасно знал, в каких…Отношениях состояла Ная и хранитель беловоласой Сильвестрейн. И мог себе представить разницу между Наей ночью и днем.
Впрочем, и самим демоном девушка эта не брезговала.
- Ступай. – Демон равнодушно махнул рукой и, когда Ная молча удалилась, почувствовал запоздалый прилив легкого ощущения торжества. Примерно то же чувство настигает человека, убивающего собаку, которая однажды его укусила. Было в этом приливе чувств и доля сожаления…
Но он, демон, ставший чудовищем без заслуги, более не сможет быть остановлен на пути к своей цели. Последнее сердце, за которым он может угнаться, наконец-то, так близко и само просится в руки…
Еще немного – думал Галиро’Аэ, даже не предполагая, как ошибается – Еще немного, и я смогу вернуть утерянное…

....................................................................................

- Спой нам, Зарика! – Танако махнул девочке когтистой рукой, и та, видимо, все-таки услышав гулкий возглас хранителя и его жест, лишь ей понятный, указывающий на облокотившуюся на его плечо Утшхэ, стала бегать вокруг костра, стараясь успокоить отдыхающих. Однако, уставшие рабочие умолкли лишь когда Утшхэ, поднявшись с трудом на обе ноги, еще опираясь на хранителя, глухо и несколько гневно крикнула:
- Прошу тишины!
Этого хватило, чтобы толпа затихла. Нельзя сказать, чтобы Утшхэ пользовалась каким-либо влиянием среди прочих – она на равных со всеми работала и занималась тем же, чем все, но почему-то ее уважали. И неясно, за что – но не за родовитую кровь или должность уж точно. Больно родственным, дружеским было это уважение.
Когда говор окончательно затих, Зарика запела. Голос ее лился словно звук арфы с флейтой – неуловимо прекрасный. Почти неестественный и при том бесконечно гармоничный, он заворожил даже Утшхэ. Вот что Зарика пела:
Во былые века, во былые года,
Когда на земле незабвенно
Правили боги, и небо –вода,
Сливались в едино наверно…
Тогда появилась легенда одна
И ныне она же нетленна!
Поют о том барды, певцы и певицы
И звери кричат, а люди молчат…
О песне же той все щебечут нам птицы
И рокотом громы кричат…
Сказанье о том, как с землей небеса сотворили
Грех страшный, ставший жизни святыней.
Друг друга они, словно воду огонь, словно пламя и лед, полюбили.
И был тот союз словно матери скорбь о ее покинувшем сыне,
Вечен и крепок. Но однажды случилась такая беда
Разлучились они – огонь и вода,
Такова была воля богов и отдельной богини,
Рыдавшей о потерянном сыне.
Что за богиня была, в чем надежду искала?
Не знаю то я и богиня не знала…
Но разлука огоню и воде будто гибель, то боль!
Невеселая им предназначена роль!
Вот однажды в темнице огонь увидав,
То, как сверкал он, молния в потьмах,
Сама заблистала, очаровала
И сердце огня бесстыдно украла!
А вода все быстрее в лед остывала,
И сердца ее почти уж не стало.
Но пламени молнии искра не ровня,
Молния гаснет, а пламенью все ровно!
От божественных оков отбросив обруч,
Огонь ступил от хлада прочь,
И обнаружил он воду в уютную полночь,
Такую, как ныне. Почти уже ночь.
Они растворились друг в друге, растаяв,
Между собою лишь пар сотворя,
Ставшим для них их бессмертным дитя.
Говорят, по сей миг, души их не в покое
Ищут друг друга и ночью и днем,
И солнце все светит, и море брег моет,
А верности их все и вся нипочем.
Ах, смотрите вокруг, души чистой любви,
Души цветов и дети дерев,
Нет ли вокруг любви юнош слышащих зов
И полных добра всепрощающих дев!

Закончив, Зарика поклонилась и присела.
Танако молча кивнул ей, а девочка отвела глаза. Утшхэ непонимающе посмотрела на них обоих и ухмыльнулась чему-то своему. А после, ближе прижавшись к широкому плечу хранителя, измотанная, уснула под говор толпы. В ее ушах все еще звучала песня Зарики… И не сама песня, а ее продолжение – бесконечность.