Леса близ людских городов отличаются странной своей атмосферой. Зачастую, не очень дружелюбной, но куда более свежей, нежели Варсиканские. Варсиция – эльфийское государство, было пожжено осенним солнцем, и каждое древо в этих лесах дышало золотом или темной, с желтизной, зеленью. Леса Райморы были другими – наполненные влагой, свежестью и наивностью- именно наивностью, подобные малым детям, свободно высказывающим свое отношение ко всему. Эти леса не были волшебны, не впечатляли, как томные леса Варсиции, но в них было свое, особенное, подобное человеческому очарование. Для нее это очарование лесом, неродным, но близким, рисковало стать в скором времени незаменимым.
Засмотревшись на зеленые кроны, Утшхэ чуть было не упустила звук. Звук тихий, похожий на шелест листвы. Впрочем, это и был он. Человек не обратил бы на него внимания – шелест был тих, но слишком резок для столь безветренной погоды. Только уши эльфов или диких зверей могли уловить этот шелест. С ним Тени Мертвых двигаются по ветвям, с ним пересекают мгновением любое поле, и если Тень не настигнет стрела или клинок эльфа – никто не знает, что она может сотворить. Тени ведь есть и слабые, отбывающие уже сразу после смерти в преисподнею или на небеса, а есть могущественные тени – некромантов, колдунов, полководцев, царей, остающихся среди смертных на долгие годы… Но это не была тень. Каким-то третьим чувством Утшхэ ощущала это. Да и не то время. Тени появляются вечером, когда их нельзя уничтожить светом, но при этом и не растворить в сумерках, а сияющий полдень – сияющий, причем, вопреки всяким ожиданиям, мало подходил для появления подобного существа.
Над ухом эльфы раздался зевок.
- Чего ты хочешь? – Холодно вопрошала девушка хранителя. Этот зевок был далеко не первым за прошедшие четыре часа обследования части леса, ближе всего расположенной к городским воротам.
- Забраться на ближайшую, достаточно широкую ветвь и уснуть. – Честно отвечал хранитель. Надо сказать, эта честность – настоящая, нелукавая, хоть и не всегда – это Утшхэ ощущала ясно, полная, поражала его подопечную. Не до глубины души, т.к., как Эйнисса любила шутить (корча при этом чудовищную физиономию) – у Утшхэ нет души, но достаточно сильно. Сама эльфа о многом умалчивала, правду говорила или неполную, или только ту, в которой не сомневалась и, на самом деле, признавала, что была куда более ограничена в разговоре, чем даже какая-то человеческая нищая девочка.
-Я предупреждала, что вставать нужно не так уж рано. Но возвращаться под утро – недостойное хранителя поведение, Танако! Особенно, если ночь ты провел не там, где положено!  – Сухо отрезала Утшхэ, подавляя в себе соблазн, - а он был не мал, - взглянуть на него. Несмотря на абсолютное равнодушие, которое и должна иметь в сердце слуга и преемница Эдемейн, девушка не могла не признать красоты эльфа. Высокий, на голову выше ее, долговязой и нескладной, Танако имел замечательные черты лица, мужественный подбородок и сильное тело, мало напоминающее тела стрелков – стройных и ловких. Этот эльф был воплощением скорее грубой, но вкрадчивой силы. Как змея – настойчивой, молниеносной и уверенной. Брови Танако имели весьма расслабленное выражение и представляли собой скорее две изломанные темные прямые полосы над глазами, нежели дуги. Его длинные, до пояса и немного ниже, волосы имели цвет средний, между цветом каштана и сухой почвы. Глаза зеленые, даже, как многие назвали бы, изумрудные, смотрели спокойно и дружелюбно. Острые, но, в отличие от ушек Утшхэ, короткие уши выдавались из под темной, ухоженной гривы несильно и были почти незаметны, особенно учитывая, что и кожа у него была на редкость смуглой, будто бы он всю жизнь провел под солнцем, на берегах водоемов. Надо сказать, такая смуглость была несвойственна даже эльфам… И, наконец, одна деталь разительно отличала его от всех своих «сородичей», если можно так сказать – руки у него были сильные, с широкими ладонями и длинными, заостренными, больше похожими на когти ногтями. Самое странное, что поделать с этим ничего нельзя было. Обрезанные, - когти снова отрастали через несколько часов, а то и становились длиннее. Видимо, сказывалось далекое родство с оборотнями. Возможность к обращению их род давно потерял, но кровь ненасытных, страстных по сути своей зверей все еще бушует в жилах Танако.
- Ты же говорила, что тебе все равно, что я буду делать тогда… - Снова зевнул эльф. – Я и решил развлечься. – Ничуть не извиняющимся тоном закончил он. Тут Утшхэ не выдержала. Не выдержала не столько наглости, сколько напряжения, той тонкой струны, которую Танако имел неосторожность так сильно натянуть. Он раздражал. Раздражал не как кролик, влезший к медведю в логово, а как равный. Как кто-то, чье присутствие принимается как должное, и именно это ее, мягко говоря, напрягало.
Снова тень!..
Сорвавшись с места, Утшхэ в мгновение оказалась на ветке ближайшего древа. Несколько секунд она вглядывалась за свою спину, козырьком приложив левую руку над бровями и щурясь, и держась за широкий ствол другой рукой, а потом, стоило странному, солнечному блику пролететь мимо нее – именно блику, пролететь! – понеслась за ним. Она не была похожа на зверя. Эти прыжки не содержали в себе усилий вообще. Они не были упруги или быстры. Это были мгновения, которых смертный представить себе не может. Не может увидеть. Каждое движение – доли мгновенной, частички времени, преображенные в действие. Действие совершенное, законченное, но безжизненное. Действие деревянной куклы, болванчика.
Вы когда-нибудь видели полет стрекозы –как ее крылья быстро трещат в раскаленном воздухе возле стоячей воды? Как это насекомое умудряется перемещаться не с огромной скоростью, не на огромные расстояние, а с невероятно коротким промежутком времени между передвижениями. То она тут, а вдруг уже перед лицом, а после у плеча. Так и Утшхэ – мерцая на ветках белым, выпадающим из реальности пятном, девушка спешила за солнечным бликом, все быстрее настигая его. Или… Она не успела даже рассмотреть, на кого нападает. Только из уст Утшхэ раздалось торжествующее «Попался!» и она кинулась на то, что было бликом. Кинулась неудачно, умудрившись поскользнуться на том же месте, что и блик.
Они спустились на землю обе, когда эльф в последний момент применила способности, дарвоанные ей Эдемейн. Спустились Утшхэ, и кто –то легкий, тонкий, с сухой кожей, кого она крепко схватила еще в полете. Прошли лишь несколько секунд и, когда жесткая, упрямая боль в руках начала утихать, эльфа позволила себе рассмотреть того, кого она догнала.
Глазам девушки предстала… Да. Как ни смешно,  Девушка. Как автор, спешу сразу же предоставить вам ее портрет – мне очень милый и приятный, согревающий необыкновенной простотой. Девушка была невысокая, миниатюрная, но с широкими бедрами, фигурными плечами и длинными черными кудрями до пояса. По курносому, маленькому носу рассыпались по белой коже веснушки. Большие, темные, наивные глаза смотрели испуганно и робко в лицо Утшхэ. Эльфа хмыкнула.
- Сейчас я тебя отпущу, но не вздумай убегать. Теперь, когда я знаю твое лицо, мне ничего не стоит убить тебя. Где бы ты не находилась. Если ты не сбежишь, я не причиню тебе вреда. – Пояснила она тихо, чтобы не напугать девушку. На голове той, до сих пор робко прижатые, дрогнули черные кошачьи уши, плохо различимые на кудрявой черной шевелюре. Она кивнула, все еще молча, глядя на лицо эльфы, чуть приоткрыв рот, будто желая что-то сказать. Но вскоре губы девушки сомкнулись и она молча выдохнула. На Утшхэ повеяло неприятным запашком голода. Она разомкнула руки и девушка молча отстранилась. Только теперь Утшхэ заметила, что она была… Голая. Девушка была совершенно голая!.. Только грудь прикрывали кое-как черные локоны. Сама девушка под холодным взглядом эльфы робко жалась. Ее можно было понять – не все новоиспеченные рыцари выдерживали этот взор, несмотря на эту обязанность как таковую. Ведь выглядела Утшхэ немногим старше своих пятнадцати - почти шестнадцати тысяч, в отличие от тех великовозрастных лоботрясов. Но, видимо, получив титул и отрез земли, они надеются  жить в случае войны безбедно и спокойно. А в случае мира еще и богато – процветая.
Чтож, человеческая гордыня и самонадеянность всегда отличались своей силой.
- Что ты здесь делаешь? – Утшхэ присела на корточки и, немного сгорбившись, стала снизу вверх, не моргая, смотреть в глаза девушке. Та, поняв, о чем ее просят, присела напротив, своими большими, все еще испуганными глазами изучая лик эльфы.
- Я не знаю… - Прошептала чуть слышно девушка. – Я даже не знаю, почему бежала от вас. Мне кажется, что вы хотели меня убить… Точнее… - Щеки ее смущенно порозовели. – Убить, правда, более ты, чем твой друг.
- Друг? – Эльфа подняла бровь и только через пару секунд вспомнила о Танако. Хранитель, должно быть, неторопливо плелся в их направлении, следуя тому направлению, что чувствовал. Это чувство возникало между любым хранителем и подопечным. Правда, существовало одно «но». Сила этого ощущения – чувства места расположения подопечного и хранителя, друг другом, зависела от силы их связи. Чем сильнее хранитель привязан к подопечному, тем острее он ощущает его. Говорят, что некоторые хранители настолько привыкли к своим «хозяевам», что вместе с ними дышали, чувствовали и думали. Но это лишь слухи, ничем не подтвержденные. Такой степени привязанности не достигли даже влюбленные друг в друга Эйнисса и Райто.
- Не беспокойся. – Постаралась эльфа улыбнуться, однако, лицо, давно отвыкшее от улыбки, изобразило лишь усталое искривление тонких губ и немного жалобный изгиб бровей. Хвостатая девушка неловко улыбнулась, видимо, все-таки истолковав это выражение лица правильно. Понемногу она начинала расслабляться; исчезал первоначальный страх, возникший перед беловолосой девчонкой. Или… Право, сперва она подумала, что это юноша – высокий, длинноволосый, стройный и юркий. Девушку в эльфе выдавало только слишком изящное, скуластое лицо и несколько широковатые для юношей бедра. Эти отличия, пожалуй, мог различить лишь женский глаз –внимательный на детали и абсолютно не обращающий внимания на общий образ.
- Ты странная… - Вдруг пролепетала девушка. Кошачьи уши жалобно опустились и темные глаза испуганно воззрились на эльфу. Голос девушки звучал тихо и опасливо, словно снова страх вернулся к ней. Ее рука, прикрывавшая до сих пор грудь стыдливой полу-кошки, дрогнула, и потянулась было к эльфийке, но после вернулась на место и девушка отстранилась.
- Ты… - Ее тихий голос почти не был слышен, -слова легче было читать по губам. Да и шорох, который издавал вполне себе не бесшумно передвигающийся Танако, заглушал звуки. – Ты почти не эльф… - Прошептала она. – Ты ее…
Но ее последнее слово заглушил громкий шум, подобный шуму, который издает огромное воронье крыло. Шум, с которым хранитель опустился к ним…

На небесах царило уже то время, когда лишь молчаливый блеск звезд, да таинственное сияние луны разгоняют царящую тьму. Однако, вечером этим на небе ны было ни одного заветного светила – хмурые облака плотной пеленой заволокли небо и даже светлый диск средь них нельзя было различить.
Лесную же тишину нарушал лишь треск костра, разведенного эльфами.
- Почему ты сбежала от своего хозяина, Эноэ? –спросила вдруг Утшхэ у «найденыша». Голос ее звучал неожиданно мягко. Танако, сонный, уже валялся на траве, но их любопытства приоткрыл правый глаз.
«И чем это животное так сумело увлечь Утшхэ в первые же часы знакомства… Не понимаю!».
Напряженный и раздраженный, само собой, еще и собственник – эльф ревновал. Ревновал, зная даже, что его ревность практически беспочвенна и быссмысленна. И это он осознавал. Правда, легче от этого как-то не становилось. То, что ты лишь маленький принц, а не король, еще не значит, что неповиновение подданых будет для тебя менее обидным.
- Я не сбежала. Меня прогнали за то, что я не угодила сестре и матери предыдущего хозяина.
Раздрался вдруг свистящий шорох и эльф подорвался, готовый отреагировать на любую угрозу, но в следующее мгновение лоцо его превратилось в недоумевающую гримасу.
Эноэ, придвинувшись, плюхнулась головой на колени Утшхэ. Эльфа даже не огрызнулась – она чуть заметно улыбалась, глядя на Эноэ. В глаза – темно-синих, обычно пустых, кажется, теплилось что-то еще, кроме холода. В зрачках, темных, таких же пустых как радужка, глубоко-глубоко сверкали искорки костра.
В мгновение ока Архвейг вырос над девушками.
- Отойди от Утшхэ на расстояние. – Велел он Эноэ. Голос Танако, как и положено, был спокоен, хотя внутри нравный юноша готов был в клочья порвать дерзкое полуживотное.
Утшхэ нахмурилась, Эноэ же пугливо зашипела, прижев к голове уши.
- Что она тебе сделала? – Отрезала эльф. – Какого черта ты и к ней лезешь?! – Сорвалась она вдруг на вскрик. Эльф, не оробевший. Лишь разгоряченный, навис над ней. Хоть и исключительно редко случалось вывести Утшхэ из себя, но уже тем, что это сделал он – он заставил проявить девушку хоть какие-то ее чувства, Танако был горд. После он часто с улыбкой вспоминал эти повышенные тона.
-А ты сама не понимаешь? – Тихо проговорил он. Правда, как и бывало секунды гнева, голос его из-за родства с оборотнями напоминал отдаленно рык большой кошки. Должно быть, льва – царя зверей, такого же мощного и уверенногою
- Что я не понимаю? – Нахмурив брови до крйпной диагональной морщины на переносице, спросила тем же тоном Утшхэ.
В следующую секунду горячая когтистая ладонь лежала на ее щеке, а когти опасно щекотали шею. На мгновение взгляд и слух опалило жестокими свистом и болью – предупреждение богини.
- Что я люблю тебя.

Глубокая ночь взглянула на мир, и всякий мутный свет исчез. Костер погас и теперь они двигались лишь благодаря синему свечению от Утшхэ. То была характерная особенность жриц Эдемейн –чем полнее была тьма, тем ярче сиял их ледяной свет, ведущий заблудвшихся в темноте также, как сияние крыльев высших архвейг – но другим путем – путем холода и страдания. Жрицы, источая этот свет, мерзли, даже покрывались инеем или тонкой корочкой льда – плата за использование сил Эдемейн.
Эное, несмотря на холод державшая Утшхэ за руку,подняла на нее темные глаза.
- Хозяйка, можно спросить?.. А жрицы Эдемейн испытывают то, что люди называют чувствами? – И робко –робко кошка прижала к голове мягкие ушки.
- О?.. Ну… Кхм… - Утшхэ отвернулась и остановилась, видимо, задумавшись. И, помучавшись сомнениями, все-таки ответила искренне. – Жрицы – те же люди, эльфы, архоны и гномы, что и обычные. С той лишь разницей, что чувства для нас должны оставаться под замком: наша любовница, это наша служба, наша сестра –верность и преданность, брат – долг, а жених – молодой бог… Так что… Дело не в том, что я на что-то не способна – столетия, проведенные рядом с людьми, стали для меня спасением. – Эльф аккуратно содрала с плеч слишком крупные наросты льда. – И тем не менее, до сих пор, если я возьмусь за руку даже ребенка, к которому испытываю симпатию-чисто дружескую, во мне зазвучит голос Эдемейн и огненная вьюга,  разрывающая разум на куски. – Утшхэ склонила голову и тяжело выдохнула. – Я виновна в своем поведении, но у меня нет выбора. Мало кто поймет, что такое служба богине холода, бесстрашия и безжалостности…
Как только отзвучали слова Утшхэ, Эноэ громко вскрикнула, пошатнулась, и упала на траву, едва успев выставить руки. Эльф торопливо присела на корточки перед кошкой разглядывая ее.
- Нога… А-ах… Больно-о… - Пропищала кошка негромко и жалобно, но, заметив лицо Утшхэ тут же перестала жаловаться.
Нет. Оно не было строгим. В кои-то веки на нем была жалость… И дажэ Эноэ, плохоя зная жрицу Эдемейн, ощущала это и ей это лицо не нравилось.
-Сильно болит? – Спросила эльф тихо даже не оборачиваясь на хранителя- не до него.
Танако шел дальше, вперед, не оборачиваясь на них. А, пройдя несколько шагов и вовсе расправил крылья и исчез темной точкой средь горящих городских и сельских огней.
- Нет… Все в порядке… Я под… А-а-а! – Снова завопила кошка. Но на этот раз Утшхэ подхватила ее на руки. Кошке холодные ладони жрицы неприятно, но вполне терпимо морозили ноги и плечо, а что же, думала Эноэ, творилось в голове этой девушки?
Как она и догадывалась, там была боль. Боль и всепоглощающее пламя.